ОТВЕТ
НА НЕСФОРМУЛИРОВАННЫЙ ВОПРОС
А
искусство - вообще ответ
на непоставленный
вопрос. Художника
никто конкретно не
спрашива ет.
Вопрошают стихии бессловесные - судьба,
любовь, время, смерть. Вопросы витают в воздухе,
но никто вслух не просит - расскажи о том-то,
ответь на то-то. В этом смысле художник беззащитен.
Единственное его оправдание - если немой вопрос
расслышан верно и ответ дан честно.
Человек, говорят,
это стиль. От внутренней органики - манера мышления,
чувствования, разговора. Профессиональные навыки
- от школы. Плюс - временной и художественный
контекст. Они-то - врожденная манера, воспитание
и контекст - в совокупности дают стиль.
О музыкальном
контексте. В свое время В. Бережков, В. Луферов
и А. Мирзаян нарастили в песне выразительные средства
до упора. Ничего уже не прибавить. Кроме того,
виртуозность предполагает скоростное и парадоксальное
музыкальное мышление, продиктована им. Иначе она
- обуза, звуковой мусор.
Двигаться нам
было некуда, кроме как в обратном направлении.
(Мы - это, наверное, Миша Кочетков, Лена Казанцева,
я - такая примерно компания.) Движение это было
параллельным и абсолютно неосознанным. Да и теперь
- отвечать по совести могу только за себя. Речь
об интуитивной стратегии.
Произведение,
по моему убеждению, должно быть таким, чтобы от
него ничего нельзя было отнять. Может быть - внешне
неэффектным, непарадным, но - насквозь прожитым,
осмысленным, цельным. Каждый атом в нем должен
быть живым, никаких декоративных мертвых украшений.
Арифметика,
что следует владеть ремеслом, уметь все. В этом
техническая свобода. Но не делать лишнего - высшая
свобода в художестве.
Одна из причин,
по которой я осмелился в 80-х на открытый лиризм
и сантимент, - литературный контекст. Тогда поэзия
стала в подавляющей массе иронической и центонной.
[Ничего, кстати, пошлее нельзя представить - массовая
ироничность и виртуозность. Бродский (Еременко,
Коркия) на потоке. Но именно так и было.] И я
с легким сердцем не вышел на поле модного актуального
искусства и остался дома. В своем неотторгаемом
мире. Который - образ общего мира. И в конце концов
- дорос до его приятия.
На самом деле
притяжения-отталкивания такого рода происходили
безотчетно и стали заметны, понятны только с течением
времени.
В общем-то,
никогда ничего не сочинял. То, что сделано, -
так сказать, нон-фикшн. А реальное, тем более
любимое, дорогое (человек, воспоминание, чувство,
неотменяемый факт), - не взять силовым образом,
наглой метафорой. Чем содержание насущнее, пронзительней
- тем фактура речи суше, внешность стиха прозрачнее.
Много не нафантазируешь. Есть темы, где автор
отступает в сторону со всем своим орудийным арсеналом.
Вещи как бы сами говорят за себя, когда ремесло
незаметно. Не видно швов.
Есть у меня
давняя мечта - довести процесс «вычитания»
до некоего абсолюта. Сложить настоящую, трогательную
песню из одного-двух слов. Или из двух-трех нот.
Испытать - выдержит ли текст такой объем воздуха?
Песня, сотканная почти из ничего, почти из молчания,
просто из дыхания. Сердцебиение, слышимое в паузах.
Можно быть
оригинальным без странности. (Это цитата.) Оригинальность,
индивидуальная узнаваемость почерка - не могут
быть творческой целью. Если все время следить
за дыханием и походкой - скорее всего, поперхнешься
или навернешься в канаву.
И вот в какой-то
миг (или час, или год) вдруг стало слышно дальнее.
Вдруг стало внятно, как волшебно оперное пение.
Как чудесно устроено условное искусство. Или иноязычная
песня - немецкая, испанская. Далекое оказалось
роднее близкого, что оставило свои следы - переводы,
стилистические диалоги. Наивные, должно быть,
мостики в большой, общий мир.
Ему, большому
миру искусства, - все равно, как называется песня.
Авторская, камерная, поэтическая. И скидок на
специфику ждать не приходится. Если произведение
живо - оно автономно. И обойдется без автора.
31.03.2003
|
golos